(С) Анатолий Тиктинер. «Воспоминания. Мысли факты», версия 2011 года.

Служба в армии. Раздел 3.

Картинки из Васьковской жизни.

После войны в армии сложилась отвратительная традиция:  взаимная вражда между солдатами и даже младшими офицерами разных родов войск. Наверное, объяснить ее можно широко насаждавшимся в СССР разделением мира по принципу: «свой – чужой» или «наш – не наш», о котором я уже упоминал, объясняя причину антисемитизма. Как только в «наш» чисто строительный гарнизон прибыли его постоянные обитатели – летчики, тут же возникли неприятности.

Например, если летчики несли патрульную службу, то они задерживали только солдат строителей. Как правило, за нарушения формы одежды или хождение вне строя без соответствующих документов. Если патрулировали строители, то картина была ровно обратная. Бывали и другие столкновения. Однажды, строители задержали двух солдат летной службы и посадили их на свою гауптвахту. Через некоторое время приходит младший лейтенант – летчик и требует немедленно освободить его подчиненных. Слово за слово - возникла перепалка, офицер ушел, а через полчаса явился с отделением вооруженных солдат и, угрожая оружием, попытался освободить «своих». Начальник караула – командир роты вызвал свою роту тоже с оружием[1][19]. Началась стрельба! Оба подразделения залегли и по всем правилам обороны стали защищать свои позиции.

Если бы не командир строительного батальона подполковник Штыркин, который, видимо, не зря получил аж четыре ордена Красного знамени[2][20], неизвестно, чем бы все это закончилось. Штыркин выскочил из штаба и, нераздумывая, спокойно вошел в самую зону перестрелки; подошел к летчикам, разоружил их, включая командира, и лично без охраны привел в полк, передав их  командиру полка. К счастью жертв не было, но комиссий было много.

Самому Штыркину за этот подвиг вместо награды, как это теперь не удивительно, грозила в лучшем случае отставка, а то и военный трибунал. Ведь Ч.П.[3][21] произошло на территории его гарнизона. И только вмешательство заместителя командующего округом и множество наград спасли боевого офицера от незаслуженной опалы.

В поселке Васьково имелась школа семилетка, но почти не имелось учеников и учителей. Нину с охотой приняли на работу учителем немецкого языка, что полностью соответствовало ее диплому, но сразу же попросили взять на себя физкультуру и рисование. Прошло некоторое время и директор попросил молодую учительницу вести еще и географию, а затем и историю. Классы же составлялись из учеников разных уровней. Первый с третьим, второй с четвертым классом, а пятый, шестой и седьмой – отдельно. К концу 1953 года, директор школы ушел на другую работу и мою Нину временно назначили директором. Временно, так как уже знали, что ей предстоит отъезд в Москву в связи с родами.

Однажды подходит к ней завхоз[4][22] и просит подписать какой-то чистый бланк. Якобы он так спешит на поезд, что заполнить требование не успевает.

«Ничего страшного, это для того, чтобы нам получить немного дров, до конца сезона», - пояснил  мошенник.

Нина подписала. А через месяц инвентаризационная комиссия не досчиталась больше десятка кубометров дров, которые завхоз украл на основании якобы подписанного Ниной расходного «ордера». Завхоз заполнил таким образом полученный им пустой лист. Ситуация складывалась очень серьезная. В пятидесятых годах из-за подобной растраты можно было получить тюремный срок. Но, видимо учитывая, неопытность и беременность «обвиняемой», а также то, что Сталин уже умер и, только что прошла огромная амнистия, уголовному делу хода не дали.

Я уже писал, что по приезде, устраиваясь на новом месте и целиком, погрузившись в работу, мы как-то не ощутили окружающей природы, а зря. Север есть север, он не впечатляет пышностью и яркостью форм, но, безусловно, обладает притягательной силой, своей спокойной,  не кричащей, я бы сказал лиричной природой. Летние белые ночи и радостные восходы солнца уже в час-два утра. Тихие лесные озера, и поляны с неяркими цветами и высокими травами. Природа как бы спешит показать себя во всем своем разнообразии до прихода ранней зимы.

А северное сияние!   Ночь, мороз, снег блестит от всполохов сине-зеленных цветов на половине неба. Ощущаешь необъятную мощь вселенной, какую-то волшебную, сказочно-притягательную силу природы. Не обращая внимания на мороз, стоишь зачарованный не в силах оторвать взгляда.

На севере нет грибов, к которым привык житель среднерусской равнины, но зато масса валуев, которые у нас часто принимают за поганки, а  северяне солят бочками на всю зиму.  Валуи действительно вкусные и крепкие грибы составляют значительную часть рациона местного населения. Клюква и морошка встречается тут повсюду в большом количестве. Нина перед отъездом наварила мне несколько больших банок варенья из морошки с грецкими орехами. Очень удачный симбиоз севера и юга, до того удачный, что мой помощник – лейтенант Армер из Одессы – очень быстро выпил все оставленное мне варенье. Выпил в буквальном смысле, прямо из банки.

Я уже упоминал, что в середине пятидесятых из-за почти полного отсутствия продуктов питания в магазинах командующий округом разрешил офицерам питаться за деньги в солдатских столовых, в специально оборудованных до комсостава комнатах.  Мы и питались, выпивая за ужином по стопке спирта, которого у авиаторов было в достатке. Летчики применяли спирт против обледенения плоскостей самолетов.

Между летчиками и строителями существовал подпольный товарообмен. Летчики нам - спирт, я мы им - гвозди или краску или еще что-нибудь. Почему-то тогда это вовсе не считалось воровством, ведь купить в магазине, какой-нибудь гвоздь, ручку для двери или лопату для расчистки снега, было теоретически невозможно, да и мысли такой ни у кого не возникало.

Одним словом после отъезда Нины и до моего отпуска, приблизительно в течение года я ежедневно выпивал стопку спирта. Приехав в Москву, через пару дней я почувствовал непреодолимое желание выпить. В буквальном смысле в груди ломит, настроение ужасное, не можешь себе место найти. Мне стало ясно, что это уже алкогольная зависимость.  Я испугался, сильно испугался. Вспомнил нескольких своих товарищей, которые превратились в настоящих опустившихся пьяниц. Дал себе слово год не притрагиваться к вину и водке, до тех пор, пока не появится равнодушие при виде алкоголя.

И строго выполнил собственное решение! С тех пор и по сей день я совершенно равнодушен к алкоголю. Я, правда, не стал принципиальным трезвенником, поскольку по роду работы мне приходилось участвовать и не редко во всяких, подчас,  необходимых «служебных»  застольях, но никогда более выпивка не носила системного характера. К сожалению, многие из моих коллег и не только по северу, но и по службе в Москве, не смогли вовремя остановиться и окончательно спились.

Под Архангельском все шире и шире разворачивалось военное строительство, людей не хватало, высшее начальство решило пополнить ряды строителей и приказало каждому военному округу выделить по 100 солдат в распоряжение Главвоенстроя. К нам в Васьково направили сборную команду из Белорусского округа. Естественно она состояла из самых отъявленных хулиганов, от которых решили избавиться их командиры. Пока этот сброд ехал в Архангельск, дебоши происходили на каждой станции. В конце концов, пассажирский вагон  прицепили к товарняку и прямым ходом доставили в город. Встретил их лично генерал ─ член военного совета округа (так стали называться бывшие комиссары). Солдат выстроили, и генерал захотел их перевоспитать своей проникновенной речью, но из строя полетели едкие реплики и сплошной мат. Генерал пришел в ярость и приказал: «Всех в самый дальний угол! Всех в Васьково!».

Так появилось у нас «боевое» пополнение. Мы с комбатом Штыркиным поставили их в лес на рытье траншеи для трехкилометрового водопровода. Честно говоря, проверяя работу этих «бойцов» или размечая трассу, я постоянно испытывал неприятное ощущение вражды и опасности.

И вот, уезжая в отпуск и передавая дела, я дал преемнику расчеты,  для начисления зарплаты этой роте. По приезде я узнал о том, что бригадир из солдат потребовал от офицера записать его бригаде объем больший, чем мной было рассчитано по факту их работы, то есть совершить преступление, называемой «припиской». Майор, мой приемник, отказался. Тогда бригадир, ни слово не говоря, полоснул его бритвой по шее. Офицера еле успели спасти, но скандал был вселенский. По этому случаю был даже подписан разгромный приказ самим министром обороны маршалом Жуковым. Нескольких солдат осудили, остальных по одному распределили по всему Северному краю. Думаю, если бы не мой отпуск, то вряд ли бы вы читали  эти строки.

Еще до отъезда Нины вызывает меня как-то командир дивизии, молодой, коренастый полковник с несколькими рядами орденских планок и говорит: «Толя … .» Просто Толей звали меня все начальники всех рангов приблизительно до сорока лет из-за того, что я всегда лет на пять выглядел моложе своего возраста и главное своего положения. Я обычно в каждом своем ранге был самым молодым.

«Толя», - говорит командир дивизии: «Ты конечно знаешь, что ко мне приходят люди по службе, которые не хотят, чтобы знали об их посещениях. Ты меня понимаешь?»

Я ничего не понял, стою навытяжку и молчу.

- Дело очень серьезное, государственной важности, мой дом по проекту расположен в центре поселка и меня как командира дивизии это не устраивает. Я прошу тебя и Штыркина поменяться со мной домами.

Дело в том, что комдив жил в финском домике, а мы в теплом двухквартирном шлакобетонном, очень удобном доме, с раздельными входами.  Это конечно и являлось истинной причиной ультиматума.

Я сказал чужому начальнику, что наш дом построен не по титулу[5][24] общего строительства, никакого отношения к квартирной службе дивизии не имеет и, наотрез отказался.

- Тогда, я, как начальник гарнизона, приказываю вам, товарищ старший лейтенант, в трехдневный срок освободить дом и переехать в указанное вам мною помещение.

Мы не переехали.  Полковник вызывает меня уже второй раз:

─ В воскресенье комендант гарнизона с солдатами вас перевезет насильно. Собирайте вещи! Можете идти.

В воскресенье мы с Ниной заперли дом и уехали в Архангельск. Поздно ночью приезжаем назад, уверенные в том, что нас уже перевезли. Вообще-то, говоря, с переездом мы уже морально согласились. Но квартира оказалась не тронутой. Все в порядке, мы победили!

Проходит некоторое время и меня срочно вызывают в Архангельск в УВСР, где майор Бекман, теперь уже начальник УВСР, объявляет приказ о моем назначении  начальником участка по строительству комплекса армейских зданий рядом с новым еще не полностью законченным зданием штаба Архангельского военного округа. Так мы переехали в город Архангельск – местную столицу, а история с освобождением дома в Васьково закончилась к обоюдному удовлетворению. И главную роль в ней сыграл наш теплый и уютный дом.

Моя новая работа в Архангельске стала, как оказалось позже, стартовой площадкой для  перевода дальше - в Москву. На новом месте нам с Ниной дали одну десятиметровую комнату в трехкомнатной квартире в паре трамвайных остановок от стройки. Опять, как и после женитьбы в Москве, поселились мы в комнате, где можно было поставить только кровать, небольшой столик и пару стульев. Чуть ли не половину комнаты занимала огромная печь-голландка хорошо еще, что топка была из коридора. Выручала же нас огромная кухня, примыкавшая к  комнате, в ней мы практически и жили, завтракали, обедали и ужинали.

Телевидения тогда еще нигде, кроме Москвы не было. Впервые я увидел «ящик» в 49-ом или в 50-ом году в доме у своего соученика.  Произвел он на меня огромное впечатление. Кино в доме – фантастика и только! Экран был, я думаю, не больше чем 12х15см. и для увеличения картинки  перед экраном ставилась большая линза, наполненная глицерином, так как глицерин не так плескался в линзе от сотрясений как вода. В ту пору ходили в гости «на телевизор», иногда всем подъездом, а если хозяева не приглашали, то все соседи и друзья очень обижались. Бедные хозяева!

Но вернемся в Архангельск. Нашими соседями по квартире были мать и дочь. Дочь звали Карина и было ей лет восемнадцать-девятнадцать. Симпатичная, спокойная, крупная девушка, в общем-то ничем не выдающаяся, но с выдающейся биографией. Мои сверстники помнят Челюскинскую эпопею 1934 года, когда корабль под названием «Челюскин» был затерт во льдах Карского моря. По официальной версии корабль был исследовательским судном, на котором ученные под руководством академика Отто Шмидта проводили исследования о возможности открытия северного морского пути из Мурманска и Архангельска до Чукотки, далее через Берингов пролив до Магадана и Петропавловска на Камчатке. Так вот наша Карина оказалась той самой девочкой, которая родилась на корабле, чуть ли не в момент катастрофы,  ее фотографии  тогда заполняли первые полосы всех газет.

В середине пятидесятых годов мы с Ниной  впервые услышали
от матери девочки настоящую историю этого трагического похода. Оказалось, что кораблей было два, о втором в прессе не говорилось ничего, потому что он был до отказа загружен политзаключенными и напоминал корабли, перевозившие рабов из Африки в Америку. Отец Карины – майор НКВД Кондыба был начальником конвоя этих невольников. Спасали летчики только исследователей, а второй корабль «Пижма»,  который шел в 30 милях сзади ведущего «Челюскина» без долгих разговоров тут же затопили в море со всеми заключенными. Майора Кондыбу как главного свидетеля этой «операции» в том же 34-ом  расстреляли.

В Архангельске семья майора НКВД[6][25] занимала отдельную квартиру, невиданная роскошь для того времени. Но после ареста главы семьи одну комнату - личный кабинет хозяина отобрали под нужды «конторы». Через 10 лет каким-то образом эта комната перешла во владение армии. В ней нас троих уже с сыном Алешей и поселили.

Нина устроилась работать учительницей немецкого языка на языковые курсы для взрослых. Для годовалого Алеши наняли няню - молодую женщину, которая через месяц сбежала, прихватив Каринины резиновые сапоги. Я бы не стал упоминать о такой мелочи, но фабричные резиновые сапоги в послевоенное время были великой ценностью. А при Архангельском бездорожье, (заасфальтирована была только одна улица Виноградова) и то не на всем протяжении, резиновые сапоги стали - вещью первой необходимости.

У нас она ничего не украла, просто потому, что красть было совсем нечего. Кстати сказать, через несколько лет  Карина приезжала  к нам в гости уже в Москву и Нина где-то достала для нее новые сапоги.

Вторая няня – пожилая была нанята уже по рекомендации. Она была женщина честная, настоящая поморка, поэтому и воспитывала Алешу, по древней поморской традиции: никаких сосок не признавала, а вместо соски, чтоб не кричал, вставляла в рот комок немного протухшей вареной трески, завернутой в тряпочку. Через год такой прикормки Алеша превратился в шар на ножках к невыразимой радости и гордости нашей Марфы Платоновны. Ожирение вероятно произошло оттого, что треска буквально «пропитана» рыбьим жиром, исключительно высококалорийным, насыщенным разнообразными витаминами продуктом, традиционно спасающих поморов от авитаминоза и  от цинги.

Мне вспоминается характерный случай, из области бездорожья.

Как-то в город приехал высочайший гость - первый зам. председателя Правительства и член Президиума ЦК КПСС  (бывшее Политбюро) – Первухин. Как говорили, его бронированный ЗИЛ-110 весил 15тонн. И машину с великими трудностями в отсутствие моста переправили в город на пароме. Первухин сел в машину и хотел сперва осмотреть город, но не тут-то было! Автомобиль прямо на площади, конечно названной в честь Ленина, прямо напротив обкома партии проломил асфальт и увяз в подстилающем болоте по самое днище. Вытаскивали его двумя бульдозерами несколько часов. Вельможа очень обиделся и сразу же уехал. Последствий, конечно, я не знаю, но предполагаю, что пару десятков чиновников всех рангов расстались со своими местами. Такой уж был порядок. Слава Богу, это случилось уже при Хрущеве, когда за такие дела уже не сажали.

Недавно в Интернете я нашел, что теперь в Архангельске два аэропорта: один старый в Таллагах, а второй в Васьково. Значит бывшая военно-воздушная база, строительство которой мне пришлось начинать – ликвидирована. Должно быть,  это произошло в шестидесятых годах, когда Хрущев проводил серьезное сокращение армии и особенно авиации. Увлеченный успехами в ракетостроении, он, в полном согласии с Генеральным штабом, резко уменьшил летный состав, сделав ставку на выпуск ракет разного класса.

Хрущев, очень своеобразный, как и всякий авторитарный, сталинской закваски политик, был сумасброд.  И тем не менее, Никита Сергеевич, на мой взгляд, был предтечей Горбачева. Оба они понимали, что в жизни страны необходимы изменения, что дальше «так жить нельзя».

Первое, что Хрущев и его сподвижники сделали сразу же после смерти Сталина, прекратили политику государственного антисемитизма, прекратили т.н. «дело врачей», о котором я уже упоминал.

Хрущев же в 1956 на ХХ съезде партии стал инициатором разоблачения всех ужасов сталинской эпохи, начал процесс посмертной  реабилитации невинных жертв и освободил из тюрем еще оставшихся в живых политзаключенных. Хрущев провел широчайшую реформу государственного управления. Трудно сказать насколько она была рациональна, так как реформа была полностью отменена после его отставки. Никита Сергеевич, именно так его почти официально стали называть по всей стране, прервал пагубную сталинскую традицию уничтожения соратников при их отстранении от руководства.  Молотов, Каганович, Булганин, Маленков и примкнувший к ним Шипилов. В такой последовательности были опубликованы их имена в сообщение о «Разоблачении антипартийной группировки в составе ЦК КПСС»[7][26]. Последний из них так и получил всесоюзную кличку на всю жизнь – «и примкнувший к ним Шипилов». Они, и еще несколько высших чинов ЦК из числа наиболее рьяных ортодоксов - последователей Сталина, которые воспротивились проводимой Хрущевым политике десталинизации страны, за что и были сняты со всех постов, исключены из ЦК КПСС и из партии. Но впервые со времен Ленина их не подвергли аресту и уничтожению. Такого не ожидали  ни сами ортодоксы, ни весь советский народ.

Хрущев искренне стремился поднять сельское хозяйство, внедрить новые западные технологии, но так ничего не смог сделать. Даже навесные сменные механизмы к тракторам, о которых он говорил почти в каждой речи,  не смог внедрить, не говоря уже о кукурузе, рапсе других высокопитательных кормовых культурах. Причина была в том, что крестьянин или колхозник, как его переименовали после коллективизации, полностью был отстранен от земли, он не был даже крепостным. Крепостные крестьяне в России 18-19 веков имели свои наделы и могли их обрабатывать, как хотели, а колхозник был рабом, впроголодь получавшим еду из рук хозяина-государства. Колхозник не имел паспорта, не имел права выйти из колхоза, не имел права переехать на жительства в другое место по своему выбору, Уже при Хрущеве ему запретили было иметь свинью и корову,( отрыжка прежних времен) только кур. Крестьянин в СССР не владел самым главным - землей, которую обрабатывал, а, следовательно, ему было совершенно наплевать на результаты труда, да колхозник до Брежнева почти ничего и не получал за свой труд.  Недаром «трудодни», которыми учитывался его труд, назвали «палочками».

Сельские начальники тоже не были  заинтересованы в повышении производительности труда и повышении урожайности культур, потому что весь урожай все равно полностью забирали, а в следующем году при хороших результатах план был бы увеличен. Такая система называлась планированием от достигнутого уровня. Она применялась во всех областях производства и была одним из главных тормозов в развитии  промышленности и сельского хозяйства. Никакие финансовые вливания в сельское хозяйство не помогали. Стране угрожал очередной голод и Хрущев вынужден был пойти на закупки зерна в Америке и Канаде, хотя провозгласил лозунг: «Догнать и перегнать Америку».

По этому поводу сразу же возник анекдот:

«…Рабинович, вы что -  против?» – «Ни, боже мой,  я бы с удовольствием»,  - отвечает Рабинович: «Но как-то неприлично с голой ж…пой бежать впереди иностранцев».

В начале рассказа я назвал Хрущева сталинистом, несмотря на его огромную заслугу в развенчивании культа Сталина. Тем не менее Хрущев по своему мировоззрению и стилю руководства был диктатором и самодуром.

Однажды в Измайловском парке Москвы Хрущев посетил разрешенную выставку современного искусства. Выставка вождю не понравилась, и он приказал снести ее бульдозером. Или совершенно необоснованное, дикое преследование Бориса Пастернака за роман «Доктор Живаго», в котором, собственно говоря, никаких антисоветских или контрреволюционных коллизий не описывается. Я бы не удивился, если бы узнал, что Пастернака Хрущев вообще не читал, как и все его окружение. Компания была разнузданная и, как мне помниться, с удовольствием поддержанная большинством из писательской братии, подписавших несколько открытых ругательно-издевательских писем для «Литературной газеты».

В «Правде», как-то было напечатано письмо «рядовой ткачихи», в  котором она написала фразу,  в последствии ставшую крылатой: «Я Пастернака не читала (ведь она была запрещена в СССР – прим. авт.), но скажу - эта книга вредная и клевещет на нашу любимую Родину».   Все такие письма и выступления  «трудящихся» готовились в СССР в самих газетах, в Союзе писателей или в других соответствующих учреждениях. Закончилась эта позорная компания трагично. Нобелевский лауреат Борис Пастернак не выдержав такой атаки умер.

Вершиной самодурства было выступление Хрущева в ООН. Нападая на США и НАТО, Никита Сергеевич настолько распалился и вошел в раж, что снял с себя ботинок и стал им бить по трибуне, угрожая всем «кузькиной матерью». Переводчики не сразу поняли, причем тут «мать Кузьмы»? Весь мир смеялся над этой выходкой, кроме самой ассамблеи ООН, которая наложила на Советский Союз крупный штраф, кажется в два миллиона долларов, за неуважительное отношение к международному сообществу.

Иначе как опасным самодурством ХРУЩЕВА не назовешь искусственно созданный так называемый «карибский кризис», когда мир был поставлен перед реальной угрозой развязывания третьей, теперь уже, атомной мировой войны.

Шел 1962 год. Неожиданно американцы обнаружили у себя под боком - на Кубе, советские ракеты, оснащенные атомными боеголовками. Президент США Кеннеди потребовал немедленно убрать ракеты, пригрозив открытием боевых действий. Скандал был ужасный, и только миссия Микояна, специального и полномочного представителя Советского правительства смогла уладить конфликт. Ракеты были вывезены с Кубы.  Такая крупная афера, стоящая, кроме всего прочего, немалых денег  нанесла непоправимый вред престижу Советского Союза.

Эти примеры показывают, до каких крайних и непредсказуемых пределов может дойти руководство страны, где отсутствует  гражданское общество, а правительство не подконтрольно независимым демократическим институтам. Но был и другой Хрущев, который чуть-чуть приоткрыл окошко  и впустил в страну дыхание, если не свободы, то более свободного самовыражения в литературе и искусстве.

Илья Эренбург назвал это время «оттепелью». Период с 1956 по 1963 годы прочно вошел в обиход как  Хрущевская оттепель.   Но к концу Хрущевского правления и эта форточка была закрыта, а в брежневские времена, даже заклеена. Я думаю, что все  прогрессивные идеи Никиты возникали под влиянием  его зятя, писателя и публициста Аджубея[8][27], главного редактора крупнейших  советских газет «Комсомольская правда» и «Известия». Именно по его ходатайству Твардовскому в «Новом мире» разрешили опубликовать «Один день Ивана Денисовича»  Солженицына.  Не могу удержаться от озвучивания едкой поговорки того времени: «Не имей сто рублей, а женись как Аджубей».

Наиболее ярко и лаконично охарактеризовал Хрущева скульптор Эрнст Неизвестный - жертва его вспыльчивого и необузданного характера, вынужденный уехать на Запад. Неизвестный значительно позже изваял на могиле Никиты Сергеевича на Новодевичьем кладбище его бюст  из белых и черных камней, символизирующих противоречивый образ  покойного.

Новая работа в Архангельске полностью меня поглотила. Это уже были не деревянные бараки или столовые, а солидный пятиэтажный жилой дом с огромным магазином на весь первый этаж и двухэтажная офицерская столовая. В  перспективе  мне была поручена застройка целого квартала. Но прежде всего надо было закончить и сдать в эксплуатацию огромное здание штаба военного округа.    Выстроенное в ложноклассическом стиле. Главный портик из четырех колонн с барельефами  герба СССР и  знамен вверху. На правом и левом краях фасада выступали такие же портики, но вместо колонн – пилястры. Просто Архангельский «Смольный», только «труба пониже и асфальт пожиже»

В работах внутри здания я участия не принимал, их вел мой предшественник, мне же поручили все наружное благоустройство. С этой работой связанно у меня несколько воспоминаний.

Асфальтового завода в городе не было, а сроки как обычно поджимали. Поэтому начальство решило все подъезды к зданию выполнить в виде булыжной мостовой. Наняли гражданскую бригаду, установили срок и  вперед. Работали отменно – быстро и профессионально. Оставалось вымостить какой-нибудь метр, я уже доложил командующему, который почти ежедневно обходил всю стойку, что сегодня вечером он сможет уехать прямо от подъезда. После обеда пошел проверить, как идут дела, и, ужаснулся, глазам не верю, работа ни на шаг не продвинулась, рабочие сидят на корточках в благодушном состоянии и страшно обрадовались моему появлению.

– В чем дело? – спрашиваю в раздражении.

─ Все в порядке, начальник, разве не видишь, что мы заканчиваем? Ставь две бутылки вот на это место, сегодня же и закончим: таков порядок.

─ Мы так не договаривались, - возмущаюсь я.

– А зачем договариваться, мы же говорим – таков порядок. Беги в магазин - мы подождем. Делать нечего, хотя, как известно, забастовки в СССР были запрещены - бегу. Две бутылки спирта – все улажено, через пару часов, начальство проехало по новой дороге. Работяги всегда точно улавливают нюансы ситуации.

Месяца через два, когда все работы в главном корпусе  были закончены, а штаб полностью переехал в новое здание, меня срочно вызывают в штаб. Адъютант бледный и взволнованный вводит в кабинет командующего, генерал-полковника Попова, старого со времен гражданской войны вояки. Он один из десяти процентов высших офицеров, уцелевших в предвоенных репрессиях. Попов  сидит за столом в окружении разбитых телефонов и массы строительного мусора, как мне показалось, в полуобморочном состоянии. Объяснять было нечего, все стало сразу ясно: обвалилась часть массивного лепного карниза прямо на телефонный стол рядом с креслом хозяина. К счастью сам Попов не пострадал.

Через 10 минут все строительное начальство было в кабинете. Последствия могли быть совсем не шуточные, но дело закрыл, как говорили, сам командующий.  Однако весь карниз в его кабинете и кабинете начальника штаба на всякий случай сбили.

Во время планировочных работ вокруг здания штаба, мы наткнулись и раскопали на довольно большую площадку, выстеленную из тесанных дубовых бревен, Расколоть или распилить их оказалось невозможно - дуб окаменел. Что делать? Расчищать всю площадь нет времени и сил. Позвали археологов из Архангельской экспедиции. Пришел маститый археолог поковырял бревна и сказал;  – Работы прекратить, я пришлю специалистов, вы должны выделить рабочих, -  будем все расчищать.

– Позвольте? - спрашиваю я: «А как же наши планы, мы обязаны сдать объект через месяц».

– Это ваши заботы, мы стоим, по-видимому, на «буяне» Петровских времен, а может быть и времен Грозного Царя. Наверное, здесь была пристань или купеческие склады. Может быть судостроительная верфь. Это очень ценная находка и она может пролить свет на объем внешней торговли допетровской России. Дело закручивалось не шуточное, но как посмотрит на это начальство? Доложил - работы остановили. Через пару дней получаю команду от своего главного инженера. Все работы продолжать, сегодня придет автор проекта и примет решение, как засыпать находку обратно и выполнить финишную планировку  поверхности.

Ура! Мы блистательно «победили» и Науку и Историю. По-видимому командующий и секретарь обкома без проблем решили столь «пустяшный» с сиюминутной точки зрения вопрос. Мне стыдно теперь сознаться, но я – воспитанник своей эпохи был рад, что из-за какого-то буяна, работа не будет приостановлена. Во мне даже не шелохнулось желание увидеть собственными глазами Историю и тем более в какой-то степени участвовать в этой работе.

Приехав в Германию, я поразился тогда и удивляюсь до сих пор, насколько трепетно, не только историки и археологи, а весь народ относится к сохранению древних памятников. Даже в нашем Бад–Пирмонте, маленьком курортном городке можно найти десятки жилых домов из XVII – XVIII веков. В Хамельне – старинном соседнем ганзейском городе на реке Везер ─ сохранились дома даже из XV и XVI веков.

Мне вспоминается очень интересный и поучительный в этом смысле случай: мы с Ниной поехали, как-то на однодневную экскурсию смотреть цветение садов в районе Гамбурга в так называемый Eltes Land  - Старая Страна, где на берегу Эльбы раскинулся колоссальный фруктовый сад площадью в 10 тысяч гектаров. Зрелище поразительной красоты. Любопытно, что каждое дерево или группа деревьев, этого огромного сада имеют своего хозяина.

Там же  на Эльбе стоит старинный, когда-то бывший шведским городок под названием Йорк,  из ганзейских времен, а может быть из времен викингов. В этом городке сохранилось все, что только создала История. Со шведских времен остались мостовые из камней, привезенных из Швеции,   ремонт же мостовых, уже в наше время, ведется из камней, привезенных из того же шведского карьера. Сохранился малюсенький порт в затоне от Эльбы с такими же дубовыми причалами, складами, какие мы возможно нашли бы в Архангельске, и…действующим четырехсотлетним деревянным подъемным краном для разгрузки судов-барок. Тут же у причала стоят сами барки ровесники крану. Вот вам и разница в менталитете и стремлении не забывать своих корней, своей истории.

Время шло, и я приступил к исполнению свих прямых обязанностей по строительству столовой и, как я уже говорил, большого по архангельским меркам, жилого дома. Столовую мы успели заложить еще до морозов, а с котлованом под дом опоздали. Начались морозы сразу под 30^о, земля с каждым днем промерзала на глубину в 20-30 см. Пока дождались экскаватора промерзание дошло до метра и больше. 50 солдат с кирками прокапывали канавки в мерзлом грунте, а экскаватор  скалывал промерзшие глыбы  во внутрь котлована, откуда их вытащить было тоже большой проблемой. Как я сейчас понимаю, легче и быстрее было бы дождаться мая месяца. Но очевидно в управлении не было подготовлен задел и негде было использовать солдат. Этот рабский труд увидел командующий и спросил меня, знаю ли я подрывное дело?  Я говорю, что изучал, но сам никогда не применял. Он вынимает блокнот и тут же пишет записку командиру ближайшего  полка, чтобы выделил нам взрывчатку и двух инструкторов саперов-подрывников. Все было сделано как бы самодельно, по-дилетантски. Хотя в городе имелась нужная служба, которая каждую весну подрывала ледяные заторы на Двине и если не командующий, то мое собственное начальство должно было знать, что в центре города взрывать что-либо, должны только профессионалы. Но никто ни о чем таком не подумал, дали мне полуторку[9][28] и я поехал.

Полк оказался на зимних учениях - в «поле». Отправился я в обычной шинели и сапогах, не думая о морозах и метелях: беспечность молодости. Доехали до места более или менее благополучно, с трудом нашел командира,  в конце концов, дали мне двух сержантов-инструкторов, несколько пачек тротила и мы поехали назад. Метель набирала силу, дорогу почти занесло, через пять километров мы окончательно забуксовали. Постоянно откапывая машину, и опять буксуя, мы забыли о морозе и, наконец, выбрались на асфальт. Потные, измученные в промороженной кабине поехали дальше. В первом же поселке, меня окоченевшего буквально занесли в первый дом. Хозяйка напоила чаем, разговорились. Оказалось, что в доме этом живет семья капитана Савелия Соломонника, моего однокашника, но на один курс старше. Он работал в другом строительном управлении тоже начальником участка и проклинал все на свете, а свою работу в первую очередь.  Савелий окончил академию с отличием, фамилия его была занесена на мраморную доску. Кроме академии он успел прослушать три курса на физмате МГУ.

Савелий отличался особенными математическими способностями и его путь, без всяких сомнений, лежал в науку, в фундаментальную науку, пусть даже и в военной области. Но окончил он академию в ужасном 1951 году, когда судьбу еврея решал не здравый смысл и способности индивида, а отдел кадров исходя из идеологических соображений данного момента. К сожалению, момент этот продлился еще на 40 лет. Савелий никак не мог приспособиться к грубой и нелогичной действительности строительной практики, когда способности инженера прилагались на 80% к умению доставать всеми правдами и неправдами строительные материалы, механизмы и прочее. Тем не менее после смерти Сталина, в период «оттепели» Соломинок все же смог перейти на работу в плановые органы. Я однажды встретил его в семидесятых годах в Москве на каком-то из совещаний. Он уже был начальником планового отдела окружного строительного управления, кажется, Уральского военного округа. Не знаю, получил ли он полковника, еврея вполне могли и обойти, но должность была «полковничья».

Вернемся же к нашим делам. Хотя существует способ взрывов породы, так называемым закрытым способом, т.е. без выброса грунта наружу, и мы его как раз и применяли,  тем не менее, мы заготовили несколько ящиков стекла, ведь жилые дома почти вплотную примыкали к стройке. Перед началом работ я вновь изучил наставление по взрывному делу. Но присланные сержанты оказались мастера своего дела,  их учить не было нужды. Поперек  будущего котлована проходил кабель связи ВЧ[10][29] между штабом округа и генеральным штабом в Москве. Связисты отметили колышками его расположение еще летом. Но, то ли в нашем строительном управлении не было связистов для перекладки, то ли еще по какой-то причине, но кабель остался в промороженном грунте и его повредили взрывом. Скандал был неимоверный. Прибежало масса штабных связистов: от начальника связи округа, до каких-то лейтенантов. ЧП!

В случае отсутствии связи более 20 минут, как мне потом рассказали, об этом докладывается лично министру обороны.  Министром в ту пору стал уже маршал Жуков, а с ним, как известно, шутки плохи. Обо мне в суматохе, конечно, забыли, сказали только, чтобы срочно достал несколько пачек папирос «Звездочка»[11][30] мундштуки их нужны были для маркирования множества проводков кабеля. Все остальное сделали штабные связисты сами. Кабель восстановили часа через два. Мне говорил много позже адъютант командующего, что по этому поводу в Архангельск звонил сам Жуков, выругал нашего старика Попова и сказал, что войск у тебя всего-то три солдата, а ты  и с ними  справиться не можешь.

Я был буквально ошарашен. Мне-то казалось, что уж в высших кругах генералитета отношения между собой носят характер уважительно-культурный и как минимум уставной. Только через много лет я убедился, что отношения подчиненности от ротного уровня до самого высокого – «министерского» ничем не отличаются. И там нередки: грубость, высокомерие и подхалимское самоунижение перед начальником. Ярче и образней   Гоголя описать отношения подчиненности невозможно. Правда, послевоенный народный фольклор двумя словами выразил всю гамму таких отношений: «Я начальник – ты  дурак, ты начальник - я дурак».

В конце концов, с муками мы все-таки вскрыли сам котлован,  началась эпопея рытья траншей в котловане для ленточных фундаментов. Нужно было пройти слой торфа до твердого основания. Прежде всего, построили огромный деревянный ангар-тепляк, для защиты от промерзания основания и последующего бетонирования. Описывать это сооружения скучно, скажу только, что его стоимость превышала общую стоимость котлована и фундаментов. В этом полутемном, залитом по колено водой и обогреваемый десятками бочек-печек помещении работало до полсотни солдат,  безуспешно стараясь бороться с водой.

Выручила нас, не помню, откуда взявшаяся частная артель «шабашников»[12][31]. От них я узнал, что  копание ям тоже требует высокой квалификации. Эти шабашники взялись отрыть траншеи на второй половине котлована за плату по госрасценкам. Приступили к работе буквально на завтра. Пришли с набором лопат: на каждого по три разных лопаты,  попросили один небольшой ручной насос-«лягушку», собственно говоря, других насосов у нас тогда и не было. Первым делом оборудовали надежный приямок из старой бочки и от него начали копать в трех направлениях, прокапывая канавки водоотвода. Работали  шесть братьев во главе с отцом:  ну любо дорого смотреть! Спокойно, без надрыва, в сухих траншеях. На каждый прием своя лопата, но вместе с тем быстро и даже, кажется легко, если смотреть со стороны, как смотрим мы на жонглера в цирке. Он работает тоже легко и просто, но почему-то потом за кулисами - еле стоит на ногах от усталости. Обедали они предельно просто: «четвертинка»[13][32] на двоих и буханка хлеба, а запивали квасом собственного изготовления.   Через пару недель их половина работы была закончена, на второй - «нашей» половине копались солдатики по-прежнему безнадежно. Взять вторую половину шабашники отказались. Сказав, что все там перекопано и испорчено – возитесь сами.

В следующем году мы с ними вновь встретились. Оказывается, бригада основной свой заработок получала весной во время сплава от вылавливания одиночных бревен в устье Двины и даже уходят за топляком в море. Они имели собственный катер и умели с огромным риском для жизни не только зацепить стволы, но и сплотить их тут же на воде в плот, а затем отбуксировать в нужное место.

Таким образом, они за одну весну приводили для нашего управления больше тысячи кубометров древесины. Делали они доброе дело и для себя, и для природы, и для нашего управления. Несмотря на то, что мы строили в центре столицы лесопиления, лимиты на получение леса нам выделялись мизерные, а эта добавка полностью покрывала наши потребности. Зимой бригаду нанимали для забивки свай на другой стройплощадке под строительство целого квартала жилых деревянных домов.

Эти же ребята рассказывали, что во время сплава леса в СССР, норвежцы и шведы, прекращали лов рыбы и полностью переключались на лов нашего леса в нейтральных водах  Северного моря. Но не долго бригада занималась отхожим промыслом. Какой-то чиновник решил, что их деятельность в корне подрывает экономические основы государства, где орудия и средства производства должны принадлежать народу, а не частным лицам. Управлению запретили заключать договор. Бригада лишилась работы, а мы лесоматериалов. Правда, теперь весь уплывший лес бесплатно доставался врагам-капиталистам, но за то в чистоте сохранилось «учение», потому, что оно верно» - так говорил позже дорогой  Леонид Ильич.

Прошла зима и лето. С горем пополам закончили мы бетонирование фундаментов, возвели кирпичный первый этаж, а с наступлением зимы, естественно приступили к работам действительно очень ответственным: нужно было забетонировать главную продольную железобетонную балку,  на которую опиралась  несущая продольная стена верхних четырех этажей.  Но сначала несколько слов о моих помощниках и о солдатах - основной рабочей силе.

Я был начальником площадки, со мной работало еще два прораба-офицера из «китайских добровольцев» то есть принудительно призванных  служить в армию на 2 года. Большинство из них в дальнейшем оставалась служить в армии, но были и такие, кто прилагал все силы, чтобы немедленно уволиться. Я уже не помню, но вполне вероятно, что через два года их по отдельному приказу задерживали еще на какое-то время. Иначе трудно объяснить тот саботаж, который некоторые из двухгодичников устраивали на производстве. К сожалению оба моих помощника были из породы последних.

Как-то в очередной раз командующий округом пришел на стройку, а я, как и положено, доложил ему о текущих работах. Вдруг  вижу, он изменился в лице и крикнул не своим голосом: «Вон отсюда, чтоб я тебя больше здесь не видел, разгильдяй!»  Я решил, что он выгоняет меня, и онемел, не понимая причины гнева. Оборачиваюсь, мой лейтенант стоит одетый в военную форму: сапоги, галифе и гимнастерка, но не под ремнем с портупеей, как полагается, а подвязанный узким кавказским ремешком с серебряными подвесками. Конечно, оделся он так не случайно, это был вызов-провокация.

Генерал клюнул на нее, ведь он всю жизнь прослужил в армии, насаждая дисциплину и воинский порядок – был служака, и вдруг такое чучело! Но лейтенант добился своего. Буквально на завтра его уволили из армии.

Естественно опираться на таких помощников мне было трудно. Но зато было у меня  два настоящих трудяги: Андрей Фоменко – каменщик «первой руки» и дядя Гриша, плотник и столяр. Звучит такое противопоставление несколько сусально и нарочито в духе соцреализма и тогдашней классовой догмы. Но я в этом не виноват, так оно и было в действительности.

Андрей был из местных и молод, но уже умел делать все, что касалось камня: и кладку класть, и бутить фундаменты, и выкладывать огромные арки магазинных витрин, и бетонировать несущие конструкции, а главное - учить солдат и меня тоже своему мастерству. Он был в состоянии уложить в дело с пятью подсобниками до 3 тысяч и более кирпичей за смену, при норме в 400 штук, но правда с подсобником.

Работали мы очень дружно, я научил его пользоваться нивелиром и теодолитом в пределах необходимой потребности, читать строительные чертежи. Андрей, обладая хорошим пространственным воображением, усваивал все осень быстро, а, забегая вперед, скажу, что через несколько лет, уезжая в Москву, я сдал строительную площадку уже старшему прорабу Андрею Фоменко. Дядя Гриша ─ из раскулаченных крестьян с Украины, высланный на лесоповал в тридцатых годах. Не воевал, а был на положении ссыльного. Со временем, по окончании срока ссылки, переехал в Архангельск. Без его умения работать и учить солдат мы бы не могли выполнять сложную работу. Сейчас мне кажется удивительным, что при совершено неквалифицированной рабочей силе мы могли вообще что-то строить.

В какой-то степени мне в жизни повезло. Я еще застал методы работы характерные для девятнадцатого века: подъем и переноска кирпича на «козах»[14][33] по наклонным стланям и наружным деревянным лесам, из-за отсутствия башенного крана. Изготовление бетона вручную. На дощатом «бойке» выкладывается «змейка» из гравия, сверху укладывается песок, и все обсыпается цементом. Затем, двое солдат с противоположных сторон, идя с одного конца к другому и обратно, несколько раз перелопачивают эту горку-змейку, затем поверху в специально сделанную канавку наливали воду и еще пару-тройку раз проходят по длине всей  змейки – бетон готов. Производительность почти нулевая: один-два кубометра в день.

В народе бытует мнение, что причиной использования в строительстве  солдатского, якобы бесплатного труда, было удешевление стоимости строительства, уменьшение капиталовложений. Это совсем не так.

Во-первых, солдатский пруд не был бесплатным. Труд личного состава срочной службы оплачивался по тем же самым расценкам как и гражданских рабочих Другое дело, что из-за низкой квалификации и малой производительности «солдат-срочник» еле-еле зарабатывал себе на хлеб т.е. оправдывал свое содержание. При этом я мог бы привести много отдельных примеров, когда на личных счетах солдат за три года службы накапливались довольно значительные суммы.

Во-вторых, стоимость содержания командного состава, стоимость строительства казарм, стоимость перевозки личного состава из военных городков на объекты и еще масса побочных затрат – все это ложилось на себестоимость строительства и получалось, что военные строили, как минимум, на 10% обходились государству дороже гражданских. Спрашивается, почему же использовали неэффективный, по существу, принудительный труд?  Это очередная загадка Советской власти. Конечно, какое-нибудь иррациональное объяснение этому феномену имеется, но такая экономическая «учеба» выходит за рамки моего рассказа.

Архангелогородские сказки

Наверное, скучно  читать подробную «эпопею» о нашем с Ниной житье-бытье в Архангельске, поэтому расскажу лишь несколько характерных случаев.

Вызывает меня, как-то начальство:  «Срочно собирайся в отпуск, а потом ты назначаешься начальником участка на Новой Земле[15][34]. Следующий отпуск у тебя будет только через три года, после окончания срока пребывания на Крайнем Севере».  Я не знал радоваться или огорчаться, но все-таки обрадовался. Крайний Север экстремальные условия, новые люди, новая стройка - романтика. Кроме того, тройная выслуга, больший оклад и другие привилегии. Правда, должность предполагалась равная имеющейся без роста. Сдал площадку ─ уехал.

После отпуска являюсь за предписанием. И вдруг начальник УВСР говорит:  «Зам. командующего полковник Мороз, запретил тебя отдавать - иди и работай». Я уже настроился на Крайний Север, и вдруг такое разочарование. В моей жизни еще не раз случалось подобное «вдруг».

В наше управление был назначен новый начальник – подполковник Бублик. Он был переведен из Петрозаводска, где был начальником квартирной службы округа - главным квартирьером. Рассказывали, что когда его представили к званию полковника, то при проверке личного дела не обнаружили приказа о присвоении Бублику звания «майор».

Дело было на фронте. При выходе из госпиталя он просто «записался» майором и во фронтовой неразберихе это сошло. После войны Бублика направили в службу тыла, где он и дослужился до своей солидной  должности. Когда все обнаружилось Бублика сняли с должности, исключили из партии, но не уволили, очевидно у человека, ведающего квартирами оказались очень сильные покровители, а направили к нам. Может быть это и сплетня, но то, что он никогда не имел дело со строительством, и что он, беспартийный (!), был назначен начальником управления, на должность приравненную к должности командира полка, говорит о достоверности этой истории.

Стою я как-то на перекрытии жилого дома, работаю с нивелиром[16][35] и вижу - идет наш новый начальник, Огромного роста, толстый, очень солидный, каким и должен был быть начальник  в его прежней тыловой службе. Я работаю и делаю вид, что его не замечаю, ведь первая встреча в работе, создает лучшее впечатление, чем просто под козырек и двухсложный доклад. Бублик походит, я отрываюсь от окуляра и представляюсь уже по всей форме:

─ Ладно, ладно, - демократически прерывает меня начальник.

─ Скажи лучше, что это у тебя за штука? - указывает на нивелир.

─ Как, что? –  чрезмерно удивился я от неожиданности:  Нивелир.

─ Надо же, а я и не узнал сразу, - смутился Бублик.

Вот, как одним словом начальник может полностью себя дискредитировать.

Однажды я заключил пари с самим командующим округом генерал-полковником Поповым. Дело было зимой, в трескучий мороз. Как обычно в обеденный перерыв приходит на стройку командующий. Мне даже кажется, что моя стройка, была включена им в маршрут  послеобеденного променада,

Я бетонирую мощную  балку перекрытия первого этажа, которая понесет вес всех вышележащих четырех этажей дома. Такая балка предусмотрена проектом для того, чтобы создать просторные магазинные залы на первом этаже. Кстати сказать, делали мы ее нетрадиционным способом,  как бы укладывая бетон в термос из двойной опалубки с увлажненными опилками. В эти опилки, а не в сам бетон, как обычно, устанавливали греющие электроды. Этот метод создавал наилучшие условия твердения бетона.  Все эти подробности я рассказываю генералу и с гордостью детально показываю. Попов мне вдруг говорит, что такой риск не оправдан и может привести к крупной аварии. Я возражаю, что все продумано: стоят градусники и лично я постоянно контролирую температуру бетона,  никакого риска нет.

– Вот что, Тиктинер, если дело провалишь, получишь начет в три оклада.

- А если получится, то, что получу? - спрашиваю я.

─ Если получится, получишь мой оклад в премию.

─ Согласен, с энтузиазмом отвечаю.

─ Ну вот и договорились. Но время променада, по-видимому, закончилось, закончилась и аудиенция.

Прошло время. Бетон «созрел», мы сняли опалубку все получилось, как сказали бы теперь, «O´кей»

В очередной променад генерал увидел, что мы уже возводим на злосчастной балке стены, похвалил за инициативу, но про премию «забыл», а я постеснялся напомнить.

С приходом на должность министра обороны маршала Жукова в армии началась широкая, но как обычно неэффективная компания по борьбе с пьянством. Так что  в этом деле Горбачев в 1985 году не был «первопроходцем».

В ресторане Дома Офицеров полностью запретили продавать спиртное. А ведь там праздновались все праздники, устраивались танцевальные вечера, давали концерты, а то  и просто по вечерам собирались офицеры,  холостые и с семьями. Одним словом, это был настоящий дом для офицеров. Тогда не было еще телевидения, ни у кого не было отдельных квартир, офицеры ютились по съемным углам или как мы в малюсеньких комнатах коммуналок. Но человеку требуется общение, поэтому дома офицеров и довольно широкая сеть  домов культуры,  в какой-то степени сглаживали неустроенность и скуку повседневного бытия.

Ну,  что же это за общение в сухомятку? Никто и понятия не имел, как это сидеть за столами в ресторане, буфете или в столовой «без ничего». Как это просто так сидеть и разговаривать?  Кстати и сейчас многие тоже не имеют такой привычки. Да и места кроме ресторана другого не было, куда бы молодой офицер мог бы, скажем, девушку пригласить. Не пригласишь же ее на свидание в библиотеку. Одним словом приказ был идиотским и неисполнимым. Поскольку и клиенты, и продавцы не были заинтересованы в его исполнении, то его легко обходили.

Пришли, как-то мы с компанией в буфет Дома офицеров, спрашиваем каждому по стакану чаю, яичницу и селедку с картошкой.  Официантке, а по принятой тогда терминологии - подавальщице было понятно, что вместо обычной водки надо принести стакан коньяка на блюдечке и с ложечкой. Принесла Таня  или Маша все, как и полагалось в новых условиях.  Сидим, ложечками в коньяке покручиваем, когда к столику подходит генерал – главный политработник в округе: «Что это вы все чай пьете без сахара, а ложками мешаете?»

Дружно отвечаем: «Мы сахара не употребляем - он вреден».

«Молодцы!» - восклицает главный идеолог и идет к другим столикам, где тоже «чай» пьют без сахара. Вот так и дурили голову друг другу, хотя все всë прекрасно понимали. А если взглянуть на вещи пошире, то в мире коньяка под видом чая или наоборот прожили мы в СССР почти всю свою жизнь.

В покое на старом месте меня оставили ненадолго. «Срочно», − в армии все делается только срочно, срочно делается, срочно отменяется[17][36]. «Срочно,  Тиктинер, бросай все дела, приказывает мой начальник, - через 10 дней тебе предстоит, с командой из 30-ти человек и с офицером, командиром взвода отправится в район поселка Лешуконское на реке Мезень. Там в течение одной навигации, то есть с конца мая и по октябрь, надо построить радиолокационную станцию.

Специально оборудованная самоходная баржа, уже стояла под погрузкой у причала в Саломбале (остров в центре города). Загрузить надо было все: финский домик, половину сборной казармы, доски, щебень, цемент – все до последнего  гвоздя и полугодовой запас провизии. Экспедиция была не первой, уже имелся отработанный типовой перечень необходимого. Но мне важно было проследить, чтобы все до последнего гвоздя было аккуратно, в определенном порядке погружено, уложено и закреплено. Ни что упущенное при погрузке потом довезти было невозможно, а если не выполнишь задачу за одну навигацию, то придется там зимовать, черт знает в каких условиях, ведь баржа уходит после разгрузки обратно, да и продукты заготавливались только на необходимый срок.

Я договорился с командиром батальона, что моя команда будет состоять наполовину из солдат, увольняемых ближайшей осенью, это обстоятельство сразу придавало им стимул в работе. В то время ни о какой «дедовщине»  еще понятия не имели, так что никакой опасности в смешении призывов не было.

Река Мезень протекает километрах в трехстах восточнее Северной Двины и тоже впадает в Белое море. После моря еще вверх по Мезене надо было пройти километров двести. В море нас прилично покачало, но, в общем, дошли мы вполне благополучно. От причала в Лешуконском_ до места троительства было около 5 км. Место, надо сказать, отельное - сплошные болота.

Село небольшое - пара улиц. Жители - почти сплошь женщины, потому что мужчины после войны даже из тех, кто остался в живых, домой в большинстве своем не вернулись. А молодежь старается уехать. Из предприятий только леспромхоз. Дорог практически нет. С помощью леспромхозовских тракторов с грехом пополам перетащили все наше имущество к месту работ. Хорошо еще, что место выбрали на пригорке.

Во дворах, где еще остались люди, сажают овощи, и главную кормилицу для людей и скотины – картошку. Местное население с восторгом приняло наше появление. Еще бы! Столько мужиков приехало, в романе Войновича один солдат ─ Иван Чонкин[18][37], перевернул всю жизнь большого села, а здесь целых тридцать чонкиных. Местные оптимисты уже подумывали о будущем преобразовании села в город.

О самой работе рассказать нечего ─ обычный труд, обычные проблемы: то дизель сломается и напряжения нет – бетономешалка не работает, но не стоим, ведь всего пару лет назад,  если помнит читатель, бетономешалок у нас не было вовсе. Или солдат пропадет, взводный ищет его сутками по всему селу и окрестным деревням. Польза от нашего пребывания в этой глубинке из глубинок состояла не столько в усилении обороноспособности страны, сколько в увеличении его народонаселения.

Там же в Лешуконском увидел я совершенно незабываемую картину. Зашел  как-то в столовую. Обычную, сельскую, грязную. Пол был застлан опилками года два назад, столы заплыли жиром, лавки (стульев не полагалось) скособоченные.  На входной двери на ручках висит грязная тряпка, чтобы дверь сама не открывалась. Одним словом обычная столовка, что в Лешуконском, что в Архангельске, что в Подмосковье, где их называли «кафешка» от слова кафе. Ассортимент стандартный: пельмени, селедка под шубой, иногда яичница. В одном из таких кафе я, как-то увидел объявление, правда, не на севере, а в Москве и значительно позже:  «Мясо гарантируем!»  имелось ввиду в пельменях. Рядом со мной садится старик–помор, бородач, бессловесный богатырь. Ни слова не говоря, налил в алюминиевую плошку четвертинку спирта, долил холодной водой, накрошил туда черного хлеба лука и чеснока и  выхлебал ложкой эту тюрю. Крякнул громко на всю столовую и, довольный собой и окружающим миром пошел по своим делам.

Вспоминая, о Лешуконском, я залез в Интернет, в полной уверенности, что за прошедшие 60 лет там произошли какие-то принципиальные изменения.  За это время в мире произошло целых три революции: «зеленная» в сельском хозяйстве, эра механики сменилась эрой информатики и электроники, в человеческом сообществе случилась сексуальная революция. Захотелось посмотреть в Интернете, какое оно сейчас, Лешуконское, Нашел сайт - прекрасно! Информационная революция место имеет – здорово! В Лешуконске появился свой аэропорт – вот это да, здорово! Читаю дальше, глава местной администрации обещает провести электролинии до нескольких ближайших деревень, вот это откат: сразу на 60 лет. Обещает местный глава заменить дизель, работающий наверное еще с наших времен  на ТЭЦ, но денег пока нет. Далее имеется статья-рассказ местного журналиста о том, как он решил на УАЗе-вездеходе проехать из райцентра в облцентр, то бишь, в Архангельск. Сдедать это можно было, и то чисто теоретически только южным кружным путем через Республику Коми. Это - 1200км.. Он, журналист, «прихватил» с собой для помощи еще и «Урал» - самый мощный и проходимый советский военный грузовик. Проехать проехал, но даже «Урал» (!) дважды переворачивался, и бессчетное количество раз увязал в низинных местах дороги, построенной еще болгарами,  когда они  лет тридцать назад вахтовым методом вели в этих местах лесоразработки. Как остроумно пишет автор очерка: «Они построили, а ремонт местные власти перепоручили природе».

На сайте найдена и жалоба местных жителей в «район» о том, что предприниматель такой-то – негодяй: продал единственную и приватизированную им баржу, не иначе, как знакомую мне еще с пятидесятых годов,  на слом и теперь полностью прекратилась какая-либо  водная связь райцентра с центром области, а на самолет у местных жителей  денег нет.

Теперь подумайте, читатель, кому нужны были безмерные послевоенные затраты на оборону, притом, что подавляющаяся часть населения не жила, а существовала? И кому нужна сегодняшняя гонка вооружений, если  даже примитивная инфраструктура на большей части территории  России практически отсутствует. Я убежден, что никакая агрессия, кроме,  исламистской, России не угрожает, а борьба с террором при помощи ракет неэффективна. Не лучше ли было бы заняться «глубинкой»? «Вытащить» ее и этим завоевать международный авторитет,  соответствующий потенциалу России, и ее  месту в мире.

Как я упустил свой звездный час.

Успешно и в срок завершили мы экспедицию на северо-восток европейской части СССР. Я вновь приступил к своим обязанностям на строительстве в Архангельске, когда началась бурная компания по переводу всей строительной индустрии СССР с индивидуального проектирования и строительства, на типовое из сборных железобетонных конструкций. Эта была самая эффективная и нужная людям программа Хрущева. И  вот мой, уже строящийся дом, где все перекрытия по первоначальному проекту предусматривались деревянные, срочно перепроектировали на сборные железобетонные.  Нарисовать просто, но никакой индустрии по изготовлению этих сборных конструкций тут еще не существовало. Начался настоящий аврал. Я думаю «сверху» установили жесткие планы внедрения новой техники, регулярные доклады по прямой командной линии и по политической, одним словом, все по отработанной десятилетиями схеме «внедрения» нового.

Для скорости все работы по созданию сборных элементов сосредоточили у меня на стройплощадке, хотя в управлении существовал свой «промкомбинат» – небольшое предприятие по изготовлению всякой мелочи для стройки. Вот там бы и нужно было бы построить бетонный узел и полигон для изготовления балок и плит перекрытий.

Но, повторюсь, все решили делать прямо рядом со строящимся домом, как будто его никогда не собирались сдавать в эксплуатацию. Из Москвы привезли и установили башенный кран ─ единственный во всем Архангельске. Первые два-три месяца его работы был такой наплыв любопытных  горожан, что в пору было прекращать строительство и водить экскурсии. Затем привезли колоссальный камнедробильный агрегат на колесах, который не только дробил гранит но и сортировал его по фракциям. Целый завод! Мне поручили собственными силами без проекта построить утепленный  зимний бетонный узел с открытым полигоном для изготовления элементов перекрытия. Здесь же развернули и площадку для изготовления стальной арматуры. Месяца через два все эти подсобные предприятия были установлены или построены.

Получилась целая промышленная линия: от камнедробильной установки по тельферному[19][38] пути щебень и песок доставлялся в деревянные (!) бункера, снабженные  подогревом, и далее в смесительные установки. Здесь же установили паровой котел для предварительного прогрева смешиваемых песка, щебня и воды.  Термоактивную опалубку[20][39], сделанную по московским чертежам, установили на открытом полигоне.

Прошу прощения у читателя за слишком подробное техническое описания, но это нужно, чтобы понять, какую большую и в принципе напрасную работу мы выполнили, зная, что через год-полтора, когда это единственное здание будет готово,  все придется сломать и выбросить на свалку.

Итак, мы начали выпускать собственный сборный железобетон: «Т»-образные балки перекрытий шестиметровой длины. На дворе - 30^оС, но работа идет хорошо, в сутки получаем мы по 5 балок. Из каждых 100 балок  испытывали до разрушения две балки. Специальной испытательной лаборатории ни в УВСР, ни окружном управлении не было, так  что пришлось все испытания производить по собственному разумению.

В проекте на балку была указана, наряду с прочими характеристиками, величина максимального прогиба при максимальной нагрузке. Я решил что испытания буду производить по этому показателю. А образцы бетона испытывать на прессе строительной кафедры лесотехнического института. Возле полигона я установил самодельный «испытательный стенд», примитивный до гениальности. На две опоры ставились две балки, они загружалось контейнерами с кирпичом  общим весом, соответствующим проекту. Замерялся прогиб при помощи деревянной метровой длины коромысла-стрелки-палки,  шарнирно прикрепленной к стойке. Один конец палки понижался вместе с прогибом, а второй конец в три раза длиннее первого отмечал прогиб на специальной полукруглой шкале. Потом делался пропорциональный пересчет величины прогиба и заносился в журнал вместе с прочностью бетона. Испытал я таким образом больше 50 штук и почти все они показали прочность в среднем на 30% выше проектных значений, притом, что прочность бетона, как правило, соответствовала проекту.

Я стал думать, в чем причина?  Решил, что, вероятно, при прогреве конструкции арматура довольно быстро приобретает значительное температурное удлинение, в тоже время от высокой, до 80^оС, температуры бетон схватывается быстрее, чем укорачивается арматура при остывании, получается, как бы предварительно напряженная железобетонная конструкция, которая теоретически и должна быть значительно прочнее обычной.

Будучи в Москве в отпуске я поехал в родную Alma mater на кафедру стройматериалов и сразу встретил ее начальника - профессора Скрамтаева. Скрамтаев считался корифеем в своей науке. Одно время был даже зам. министра строительных материалов. Я рассказал ему свои  сомнения и догадки и даже показал кое-какие расчеты и схемы. Он долго смеялся, сложил мои бумаги и сказав: «Очень хорошо, что вы задумываетесь над проблемами, но принесли мне полную чушь». Разочарованный и смущенный сложил бумаги, порвал все и, аккуратно положив в урну в курилке, покинул стены академии.

Эпилог: через два года просматривая огромный список лауреатов Сталинских или тогда уже Государственных премий я наткнулся на мою тему. Премию присудили нескольким инженерам с Урала за разработку метода изготовления «предварительно напряженных железобетонных конструкций при помощи электроразогрева арматуры». Иначе говоря Госпремию дали буквально за то же, чем занимался и я, только метод разогрева был несколько иной. Думаю, что я сам был к какой-то степени виновником своей неудачи.

Мне надо было сразу обратиться на кафедру сопромата к профессору и прекрасному человеку полковнику Синицыну, где мне бы, во всяком  случае, не дали бы пинка.  Ну, а если говорить объективно, то моя идея напрягать арматуру при помощи нагрева несмотря на присуждении ей премии позже не получила широкого применения. Общепринятое в промышленности механическое натяжение арматуры оказалось дешевле и эффективней.

В нашем управлении начальником ПТО[21][40] был капитан Владимир Скуратов. По возрасту он был чуть старше нас-«академиков», толковый и порядочный человек. Полная противоположность его средневековому однофамильцу. Я дружил с ним, бывал у него дома, хорошо знал его совсем молоденькую жену Лену. Был у них и сын двух или трех лет.

Совершено неожиданно Лена скоропостижно скончалась от рака. Ужас охватил всех нас молодых от этого известия. Смерь на войне или смерть старика была нам понятно, но от болезни … . Через несколько дней состоялись похороны. Кладбище находилось в километре от их дома. Стоял сильный мороз с ветром, но решили, что весь путь гроб будем нести на руках, такой обычай еще существовал в Архангельске.  Из уважения к покойной и  несчастному Володе  все офицеры явились на похороны одетые как на строевой смотр в шинели  под ремнем и в сапогах. Молодость редко в состоянии сопоставить обстоятельства с необходимостью.

Хорошо еще, что сообразили перед выходом забежать с товарищами в Дом Офицеров и  выпить по стакану коньяка. Без этого не избежать бы еще и обморожения. Обратно ели-ели добежали до дома, где все было подготовлено к поминкам. Поминки, как поминки, традиция выполнена была полностью, но на утро я проснулся в детской коляске.

Еще два случая из той поры. Был у меня друг - Илюша Олевский, капитан, призванный из запаса, ветеран войны, большой шутник, почти одессит, потому что киевлянин. Он воевал командиром роты связи при штабе фронта у генерала-армии Черняховского, а закончил войну в польской армии. Его перевели в эту армию, потому что фамилия оканчивалась на «ский». К концу войны срочно потребовалось создать польскую советскую армию  в противовес уже созданной союзниками польской армии генерала Александера.  Поляков в СССР почти не было, вот и набирали людей, у которых фамилии были с польским акцентом.

Илья любил говорить:

─ С Черняховским я был на «ты»,

─ Как так, Илюша? - спрашивал собеседник.

─ Очень просто! Вызывает меня как-то генерал и кричит: «Почему связи нет? Полчаса сроку или я тебя, мать твою так-то, расстреляю не месте».

Олевский был начальником всех подсобных предприятий строительного управления округа. Приходит к нему как-то гражданин и сходу предлагает ему лично взятку за выполнение какого-то заказа. Он встал, подвел просителя к двери кабинета, к которой почти вплотную подходила внутренняя лестница и, молча спихнул его вниз.

.

Легальные пути добывания непланового леса. Почти весь архангельский лес шел на экспорт. На огромной портовой лесобирже пиломатериал  выдерживался в стеллажах до трех лет. Только после этого его грузили на корабли с флагами множества стран. Перед погрузкой капитан судна приходил и осматривал партию стеллажей, один стеллаж обязательно расстилали перед приемщиком полностью. Приемщик тщательно осматривал продукцию и если обнаруживал количество сучков или других дефектов в досках больше определенной нормы, то всю партию  снимали с экспортной продажи. Вот тут-то неплановые клиенты набрасывались на мастера биржи и забирали кто, сколько успевал захватить. Однажды и я был направлен на биржу в качестве такого «хватальщика». Не помню уже, сколько удалось достать. Частным гражданам продавать доски категорически запрещалось.

Этим воспользовался наш начальник снабжения -маёр и продал на лево полную машину теса. И попался на этом. Не помню что с ни сделали потом, но хорошо помню наше удивление и возмущение тем, что офицер Советской Армии мог опуститься до степени открытого воровства.

Сижу я как-то в своей конторке. Вдруг ко мне заходит неизвестный мне полковник. Небольшого роста, кругленький и на мой тогдашний взгляд довольно старый человек. Сейчас бы я сказал о нём «еще довольно молодой».

─ Капитан, вы здесь начальник.

─ Да, я, а в чем дело?

─ Видите ли, - говорит посетитель в смущении: ─Я скоро увольняюсь в отставку и хотел бы, где-нибудь заказать ящик-чемодан для столярных инструментов, чтобы на досуге было удобно рукодельничать. Может быть, у вас найдется человек, который бы смог его сделать?

─ Конечно, найдется, товарищ полковник!

Я был настоящий «служака»  для меня любой полковник, кем бы он ни был, всегда - большой и уважаемым начальник. Зову нашего бесценного дядю Гришу, объясняю задачу и прошу за два-три дня сделать требуемый ящичек.

«Слушаюсь» ─ дядя Гриша, перенял от нас военную терминологию.

Через какое то время приходит полковник за вещью. Ящик был сделан на славу: из толстой фанеры, внутри уложены в ячейках: пила, молоток, рубанок, стамески и прочая мелочь, а сверху он был весь покрыт морилкой. Полковник - в восторге.

Конечно же, никакой платы дядя Гриша не взял, да, по-моему, заказчик и не предлагал. В то время  предлагать и получать деньги за сделанную работу, было не принято и даже неловко. Такой поступок выглядел бы как частное предпринимательство, презираемое в нашей среде.

Вполне возможно, что это только я был такой неисправимый идеалист-оптимист.

Кстати недавно прочел очень интересную книжку ─ «Короб мыслей. Афоризмы и мысли Антона Рубинштейна». Вот одна из этих самых мыслей: «Молодой человек, являющийся пессимистом ─ смешон, так как он еще не знает жизни. Но жизнерадостный старик-оптимист кажется мне странным и пустым, ведь он имел достаточно времени для изучения ….. жизни».

Через месяц–полтора после изготовления описанного выше ящика-чемодана, опять приходит тот же полковник. Садится напротив меня и начинает странный разговор: что я закончил, где родители, женат ли и тому подобные. Я отвечаю, а сам думаю, кто он и что ему от меня надо.

После подробного интервью  спрашиваю полковника:

─ Кто вы товарищ полковник и для чего нужны вам все эти данные?

─ Я начальник управления кадров округа. В связи с тем, что Беломорский военный округ по решению правительства ликвидируется я увольняюсь в отставку. А перед увольнением решил с вами побеседовать и, если у вас есть желание вернуться в Москву, я еще  смогу вам помочь в этом деле. Так как?

─ Конечно хочу! Мне этот Север уже осточертел за семь лет.

«Тогда подавай рапорт прямо на мое имя», - перешел кадровик сразу с официального «вы» на доверительное «ты»: «Опиши все: что мать живет одна, что на фронте погибла вся семья, и так далее. Я дам надлежащий ход бумаге. Конечно, Московский военкомат  проверит эти сведения и если все окажется как ты рассказал, то тут с твоим начальством проблем не будет.  Договорились?»

─ Еще бы.

Вот так, благодаря моему бескорыстному чинопочитанию и двум случаям: выселению из дома в Васьково и ящику для инструментов - перебрался я уже через три месяца в родную Москву.

Как это все происходило и какие еще трудности пришлось преодолевать попробую рассказать в следующих главах.

Продолжение следует